КАРЛИКИ

Это было давно, видимо, где-то в средние века. Помню, я жил тогда в гористой местности, в небольшом, но странно чистеньком, как будто немного сказочном, городке. Вечерами я любил приходить в один кабачок и, попивая лёгкое, вкусно пахнущее пиво, смотреть комическое представление одного карлика… Как же его звали? В пёстром, опрятном костюмчике он выходил на пространство меж столиками – совсем небольшое – и начиналась пантомима. Иногда он подыгрывал сам себе на дуде. Приплясывая, улыбаясь, смеясь, изображая нас и кого-то ещё, кого мы, очевидно, не знали, так как не узнавали изображаемого. Всегда весело, необычно, похоже и непохоже на предыдущее представление, ненавязчиво, но завораживающе. Странно для актера-карлика – он был не чужд гордыне. Никогда не позволял строить над собой дурацкие шутки, не терпел насмехательств и по-своему – очень дерзко и вызывающе – высмеивал в ответ не ожидающего ничего подобного молодчика. Я был свидетелем истории, начавшейся тогда и прошедшей затем через всю его жизнь.
Во время моего обычного ежевечернего времяпровождения в кабачок вошли двое, сразу поразившие всех присутствующих своим видом. Мужчина был карлик, лет сорока, немногим старше актёришки; богатая, расшитая золотом одежда и специального размера шпага говорили о происхождении и достатке. Резкие властные черты его немного смягчались, когда он оборачивался к своей спутнице. Она – среднего роста, лет тридцати, с правильными, восточными чертами лица и отменной фигурой. Платье же её, с несколько большим, чем привычно глазу, вырезом, подействовало шокирующе на нас, провинциалов. Какая встреча предстояла им! Каждый из двух карликов был как бы пародией на другого. И сколь малоразличимы были они для нашего, инородного взгляда! Все мы невольно будто раздвоились – наше внимание отныне было разделено между теми двумя и нашим карликом.
Карлик-господинчик оторопел на мгновение, но тут же взял себя в руки. Проведя свою даму за один из свободных столиков, не особенно, впрочем, удаленный от центра происходящего, он махнул рукой – не глядя, не ища глазами полового, а тот действительно тут же подскочил, не изображая обычную невнимательность, и начал принимать заказ учтиво и даже подобострастно. Представление продолжалось.
А бравый актер также не оставил без внимания эту парочку. Все ближе и ближе переносил он свой танец к их столику. Всё больше каменело лицо гостя. А дама не отрываясь смотрела на танцора, а тот всё выкидывал свои коленца, всё изображал нечто, казалось, понятное только этой троице, и, когда он закончил на какой-то невероятно тревожной ноте свою пантомиму и замер – будто оборвалась струна, все стихли, а дама поднялась со своего места, сделала два небольших медленных шажка, нагнулась и приблизила свои губы к его губам. Даже не поцеловала, а, по-моему, просто дотронулась.
Страшно перекосилось лицо ее спутника. Ещё бы! Экая карикатура! В мгновение ока оказался он там же и, как продолжение всего предыдущего последовали одна за другой две оглушительно звонкие в наступившей тишине пощёчины: одна от карлика-господинчика карлику-актеру и другая от дамы – её поражённому спутнику. Схватив её за руку, несмотря на очевидную разницу в весе, буквально волоком вытащил он её наружу. Что было дальше? Небольшое замешательство, солёные шуточки, нахлобучка нашему карлику от хозяина. А гостей наших мы, естественно, больше не видали.
Но что-то будто переломилось с тех пор в нашем карлике. Представления его становились – а, может, и мы попривыкли к ним – более трафаретными, невыразительными, а сам он всё чаще впадал в странное задумчивое оцепенение, и глаза у него тогда бывали тусклые, невыразительные, как у болеющей собаки. Он перестал следить за собой, и как-то раз я пришёл в кабачок, а его нет. Вместо него выступала молоденькая цыганочка – она пела, а старик-цыган пиликал на скрипке. «А где Алонсо?» – поймал я за рукав полового. «Да вот, хозяин выставил, посетителям надоел уж», – отвечал тот. Я ещё немного посмотрел на цыган, мне стало тоскливо, и я вышел. Я почти перестал посещать то место.
Ещё только раз в жизни увидел её Алонсо. Он сидел уже третий или четвёртый час на старой газете у входа в свое жилище и молчаливо-безнадежно ждал подаяние. И вдруг, как будто произошло чудо – будто сработал забытый механизм приближения, как при работе с камерой, внезапно приблизилось окно стоящей на другой стороне улицы кареты и в нём – её лицо полное слез. Он моргнул, потёр глаза, снова посмотрел туда же, во вновь удалившееся пространство, и увидел тронувшуюся карету, а в окне – никого. «Померещилось, верно», – закончил он свой рассказ, и в лице его застыла смешная болезненная гримаса.

Автор: Сева Гуревич

» Вернуться к общему списку