С надеждой на (1998)

* * *

Я проснулся в полвосьмого –

Мне рассвет сказал: «Вставайте!»,

Встал и вижу – толстый повар

Подплывает в липкой вате

Облаков… Откуда? – Нечисть!

Я немедленно покинул

Это жуткое жилище,

Лет рулеткой правит нечет,

А душа уже не ищет

Оправданье… – Нет! – причину

Утомительного пьянства,

И – личин(к)ою в пучину –

Прячет страх в сетях пространства.

Я прошёлся по бульвару,

Я просил: «Подайте!» – ветер…

Бросил только листьев пару,

Не нуждаясь ни в ответе,

Ни в дальнейшем разговоре.

Начинался день обычный –

Куча дел, сто грамм «Столичной» –

За обедом…

Радость, горе…

Превращая ясность утра

В ряд бессмысленных историй –

Злых, нежизненных и утлых,

Точно я с собою в ссоре.

ДВА ДНЯ

                                                Г.Ф.

1

Друзья заснули, словно вымерли,

Мой телефон давно молчит…

Как будто подчистую вымели

Всех.

Будто канули в ночи.

Снег снова тает.

Постепенно

Уходит время.

День как день –

По сонным стенам –

Взбирается,

Срывая тень,

Прилипшую в ночи

К земле

И ко всему,

Что есть на ней.

Влачит

Свой свет, свою суму.

Мой телефон молчит.

Свой свет, свои вериги…

Темнеет. Ну и что?

Ещё остались книги.

Я знаю свой шесток

От двери до стены.

Звонок. Ещё звонок.

Звонки, как рифмы строк,

Как рифмы тишины.

- Алё.

- Привет. Снимайся к нам скорей.

Набор такой, что стадо дикарей

Упиться может.

Водка, портвешок,

Семь сухарей и – пыльный пирожок.

Ну что молчишь?

Ещё в запасе пиво,

И эту ночь, старик, мы проведём красиво.

2

Я еду. Тает снег.

Всё легче тело дышит,

А город близок так,

Что путаешь его молчанье

И своё.

Домов седые крыши…

А знаки окон – новый Зодиак.

Мне в наказанье

Или мне в награду:

Вот – коконы из разноцветных радуг,

Закутавшие матовые бельма фонарей,

Повисли вдоль насторожённых улиц…

3

А я уже сижу.

Упившийся сосед в диване гордо хрюкнул.

А я уже держу свою штрафную рюмку.

Нет! – стопкою

Зовётся сей сосуд.

Я выдохнул.

Невыразимый зуд

Под правою коленкой.

Наверно, выпить хочется…

И тут

Хозяин – Емъ – сказал:

- Ты знаешь?

Умер Генка.

4

Я ставлю стопку. Как?

Ненужные вопросы.

И, как сейчас, рука

Его.

И дым от папиросы

Его.

Такие вот дела.

Смерть обходила шар ободьями широт.

Опять твоя взяла?

Что, сука, скалишь рот?

Я пью.

- Налей.

Ну, что ж.

Расслабимся чуть-чуть.

Я пью. Как невтерпёж.

- Но водка – это суть…

- Остатки – сладки?

Смех.

- Ты в стопку мне накапал?

В какой-нибудь момент

Отходим и садимся на пол

Перед магнитофоном

Я, Емъ. Две стопки.

И – мы говорим о жизни,

О месте нашем в ней

(о Генке ни полслова):

Тот мудрый разговор,

Что каждому нужней,

Что каждому видней,

Куда идём? Зачем?

И с кем?

Уже за полвторого.

Наверное, все пять.

Емъ, весело шумя,

Уходит спать.

Я начинаю к женщине

Какой-то приставать.

Как будто время вспять

Идёт. Всё то же, то же,

Но это не вспугнёт

И не насторожит…

А женщина глядит всё пристальней и строже.

Наверное, минет.

Я пью. А Генки – нет.

5

И где же ты теперь – то право своеволья,

С которым я бывал в судьбе, в суде, в застолье…

Но чей-то ждущий глаз –

Следящий, напряжённый, исподлобья –

Вбирает всё: пожатье плеч, отказ,

Безумие, надежды и подобья.

И, как заведено, за годом новый год

Приметы времени впечатывает в город,

И…

Город знает власть рабов, господ,

Эпикурейство, ханжество и голод.

Он – место встреч и площади разлук,

Он – подающий полными горстями

Отчаянье. Он – сиротливость рук,

Убежища, где мы живем гостями.

Сосредоточье сил добра и зла,

Дворы, полуподвалы, переулки…

Он – таинство Гордиева узла

И вязкий вкус дешёвой белой булки.

Он – главный вор и главный казначей,

И тормошит, и шепчет мне: «Уснуть бы…»

И устремлён круговорот ночей

Сшибать, играясь, человечьи судьбы.

6

А я иду, иду

По Невскому проспекту.

Не отпускает – хмель,

Ещё совсем темно.

Меняется ли в нас

Хоть что-нибудь

Иль просто

Мы узнаем себя

По крохам

Временами?

7

Похмелье. День как день.

Мой телефон молчит.

* * *

Я ходил за тобой, целый день я ходил за тобой.

Ты упрямо стучалась в глухие казённые двери.

Всех извне там считали смешной суетливой толпой

И народом, а мы – одинокие грустные звери.

И опять наклоняясь к печатаным чёрным словам,

Про себя матерились (улыбка)… И так же, как прежде,

Подходили опасливо к неистребимым столам

Из провинции глупой невежды. Невежды! Невежды!

Спину гнуть, унижаться, выслушивать всяческий бред.

Дорогая, не надо.

        Лирическое отступленье.

И, ступая легко на блестяще натёртый паркет,

Мы движеньем вперед называем простое паденье.

* * *

«Я встретил Вас и всё былое…»

Так было. Время назад не вернёшь.

Но зачем же тогда остаётся память?

Словно заноза. Нет! – словно нож…

Нет! – как петля. Время смогло поставить

Точку невидимую – под черепом, изнутри,

Где-то за яблоками глазными.

Ноет и ноет почему-то в груди.

Молча – опять!.. – повторяю твоё имя.

Ты уезжаешь. Атлантический океан

Ляжет меж нами – не перекинешься взглядом,

Лишь солнцем одним с тобою я осиян

Буду. И всё. От мора, от глада

Заговаривать – незачем, вновь – прости…

Мы не виделись очень долго.

До свиданья. Как будто сердце в горсти

Сжимаю. И всё. И только.

Невозвратимости не было. Оттого ль,

Что жила ты рядом, через две улицы?

Не вспоминал. Обживался – в уют-юдоль…

А теперь, хоть не холодно, зябко спина сутулится.

Как я часто бы мог до сегодня тебе позвонить!..

Вот лишаюсь и этого малого, мнимого шанса.

Натянулась последняя, еле заметная нить

Между нами. Дрожит от скоморошьего танца

Мыслей. За тобой. За такси, бегущим к аэродрому,

За моторами самолёта, подобными грому.

Прощай.

ПЕСНЯ О РАННЕМ УТРЕ

Утром ранним солнце освещает крыши домов,

Ты идёшь домой, ты – абсолютно здоров.

Так легко и звучит без конца этот ритм ни о чем,

И ты крутишь на пальце кольцо с французским ключом.

Целый год в этом городе я, как бродяга, бродил

И занудный будильник меня по утрам не будил.

Целый год, как шутя, на едином дыханье пропет,

И нельзя отделить поражений-помех от побед.

Пить вино по ночам и любовные шашни водить –

Разве может это душе хоть чуть-чуть повредить?

Утро тихо, прозрачно, покорно под шагом твоим…

А судьба (усмехаясь) уже говорит: «Повторим».

* * *

Идиоты! Как многое вам непонятно.

Вы идёте дорогой своей напролом,

Не умеете вы уходить на попятный,

Ваше тихое слово грохочет, как гром.

Вам везёт иногда. Безыскусно велики,

Вы безумием вдруг ослепляете всех,

А потом повисают на вас, как вериги,

И чужие грехи, и язвительный смех.

И, уже отрешённо, не чувствуя боли,

Закрывая глаза на зияющий мрак,

Вы идёте. Кричат вам: «Куда?» и «Доколе?..»,

Вам кричат: «И-ДИ-ОТ! Бестолковый дурак!»

Станут круче и чаще мгновений провалы,

Вы шепнёте:

«Зачем? Господи, отпусти, пронеси эту чашу…»

И шагнёте устало

На последний – до края – отрезок пути.

* * *

Я игральные кости

Кидаю и ставлю на фарт.

«Вот везунчик!» – со злости

Кривится игрок невезучий.

Подгоняй под уклон –

Прожигающий души азарт!..

И в решающий кон

Вновь сойдутся

Расчёты и случай…

Отыграл, проиграл.

Рассветает. А в комнате – чад,

Напряжённый оскал

Цепко держит усталые лица…

Всё забыто. Игра.

Только фишки быстрее стучат,

И с приходом утра

Удивляемся: «Вот уж не спится!»

Если б вывести судьбы

На полный накал до конца…

Как в игре, наши судьи –

Успех и часы до рассвета.

На похмелье потери

Помножить презренье спеца…

И опять не поверить

До самой последней победы!

Я игральные кости

Кидаю.

ЗЛОЙ АНГЕЛ

(по рассказу Пера Лагерквиста)

В христианском старом храме,

За оградой скал,

Меж икон, в пыли и хламе

Ангел злой стоял.

Слушал ангел век за веком

Мерный ток молитв

И подумал:

«Человеком

Был бы я отлит,

Верил бы – безвольно, также?..

Чтил церковный чад?

Души ваши – ваши стражи,

И сердца – молчат.

Но, как вы, я стал – нелепым:

Служкой сонных сил…»

Под примолкшим чёрным небом

Ангел прочертил

Знак.

А что он, впрочем, значит?

Лунный лёг проспект.

Первый шаг, и путь твой – начат?..

Окон тусклый свет:

Символ – книжный и давнишний –

Привлекает вновь?

Пьяные мгновений вишни,

Раскрасневшись в кровь,

Кач! – качнулись… Разноцветье

Разбитных реклам!

Купол-кофф – мерцанье медью –

Луковый реглан!

Меч, большой – надёжный – грубый,

Будто с бойни взят,

Сжат в деснице. Сжаты губы,

Твёрд и точен – взгляд.

Яр, юродив – шёл к предместьям:

И смешон и горд.

Крылья, сложенные вместе,

Под плащом – как горб!

Двери вилл, хибар, харчевен

Метил меч его.

Перед смертью всяк никчемен,

Смерть – и ничего.

Росчерк. Отступ. Крест – воротам!

Новый крестный путь.

«Ты умрешь!..» С рожденья – продан,

Подставляя грудь

Под распятье…

Трижды светел

Или идиот:

«Всё – одно!» Сквозь ночь и ветер

Ангел злой идёт…

… сумрак, рванный пред рассветом,

Крыльями поправ,

Он исчез. По всем приметам

Будничным – неправ.

Озарило солнце крыши,

Скалы и пески.

Кто блаженного услышит?

Здесь – не простаки.

«Сами знаем, Святый Боже,

Смертны. Ну и что?»

День, с другими днями схожий,

Ускользал в ничто.

* * *

«Если ты потерял предпоследнее слово своё…

… и последнее слово уже не связать воедино

С тем, что было. Друзья, я не буду рассказывать длинно.

Просто душу мою – как затёкшую руку – свело».

Этот мой монолог –

Как записка предсмертная вроде:

«… никого не винить».

Вот… дорога ушла из-под ног.

Если был бы я Бог.

Как открывшись тузом

На решающем ходе,

Приказать: «Отыщи!» – обнаглевшей природе,

Без чего бесконечно я далее жить бы не мог.

Лист, исписанный снова,

Ты в нём не узнаешь ни слова,

Как от крика сухого

Пространство надорвано вкось,

И одна половина заполнена правдой – знакомо,

А другая – значками, стоящими твердо и врозь.

Ты посмотришь в бумагу –

Как взглянешь за зеркало: склочный –

Непохож!.. – подбородок,

Глаза – подвели!

Жизни терпкую влагу

Пьёт, улыбчив и кроток,

Мой мальчик зеркальный.

Даль очерчена строго и точно –

Как из-под земли.

* * *

Мы все Чтецы Божественных Комедий,

Которые играет с нами Бог.

Но ныне он – наверно – занемог,

И я попал в прореху средь столетий,

В которую ссыпают – может, дети –

Безвременья и времени песок.